Проблема общезначимых факторов прогрессивной эволюции глубоко уходит своими корнями в вопросы, касающиеся субъект-объектных отношений в материальных взаимодействиях «всего со всем».
Именно этот аспект проблемы сегодня неразрывно связан с научной картиной мира, с ее преобразованием и ее обусловленностью собственной логикой познавательного процесса в историческом контексте.
В.А. Лекторский. Проблема субъекта и объекта в классической и современной буржуазной философии. М., 1965.
Подробно проследив становление терминов «субъект» и «объект», Лекторский В.А. отмечает, что в значении, близком к нынешнему, они оформились не ранее ХУ111 века. Однако проблема субъекта-объекта, даже в рамках сугубо гносеологических, пронизывает всю историю философии. Онтологический план этой же проблемы обнаруживается и в более древних эпохах, предшествующих возникновению собственно философии как формы общественного сознания.
Так, хорошо известна, синкретичность первобытного мышления, выражавшаяся в том, что человек полностью растворил себя в природе (и природу в себе), осмысливая происходящие в ней события по аналогии с собственными целенаправленными действиями.
Не смотря на разногласия в разных других вопросах, все исследователи мифологии отмечают ее устойчивое качество – антропоморфизм.
(Лосев А.Ф. История античной эстетики. Т.1 – Ранняя КЛАССИКА. М., 1963.
Чанышев А.Н. Начало философии.М., МГУ, 1982.)
Лингвисты отмечают, что слово «причина» во всех языках этимологически глубоко связано с человеческими действиями и на ранних стадиях развития национальных языков понятия причины и цели вообще не различаются.
(Маслиева О.В. Становление категории причинности (на материале истории языка). Л., 1980.
Валк Н.А. Когнитивная сущность парадоксальных вопросов ребенка.// Теория и модели знания. Труды по искусственному интеллекту, Вып. 714. Тарту, ТГУ, 1985.
Обратим внимание на данные из психологии детской речи, свидетельствующие о том, что «ребенок в вопросах чаще стремится выяснить творца, нежели причину события».)
Первые попытки разграничить указанные понятия были предприняты греками. Аниксимандр ввел термин для обозначения «начала», «основы, и лишь спустя два столетия в медицинской (Гиппократ), а затем и в философской (Платон) литературе появилось более четкое понятие «причины» как фактора, не вызванного непосредственно целенаправленным действием. К этому времени в греческой философии уже обозначился конфликт между двумя способами миропонимания, которые сегодня можно назвать «каузальным» и «телеологическим» и которые в основном соотносятся с традициями восточной (ионической) и западной (италийской) школ.
(Семушкин А.В. Эмпедокл. М., 1985.).
Аристотель, подвергнув анализу вопрос миропонимания своего времени, выделил, помимо известных атомистам материальной и действующей причин, формальную и целевую (конечную) причины.Последний вид причинности он первоначально иллюстрировал примерами, связанными с человеческой деятельностью и с живой природой, однако, введя понятие потенциальной цели, распространил представление о целевой причинности на всю действительность и усматривал истоки любого явления в совокупности четырех видов причин. Из-за неоднозначного прочтения некоторых рассуждений Аристотеля сегодня остаются спорными ряд деталей осуществленного им концептуального синтеза.
(Аристотель. Метафизика. Т. 1, М., 1975.
Трубников Н.Н. О категориях «цель», «средство», «результат». М., 1968.)
На пути к средневековью.
Теологический аспект уплощенного аристотелевского учения был поставлен во главу угла средневековыми схоластами, поскольку хорошо соответствовал как религиозной идеологии, так и стилю обыденного мышления их современников.
Средние века воспроизвели существенные черты первобытного мышления на новом уровне. Так в отличие от человека первобытного «средневековый человек уже не сливает себя с природой, но и не противопоставляет себя ей».
(Гуревич А.Я. Категории средневековой культуры. М., 1984).
В этом случае обычно выделяют три фундаментальные и тесно взаимосвязанные идеи, определившие специфику средневекового миропонимания – «антропоморфизм, телоологизм, иерархизм». Логическим следствием этой концептуальной триады оказываются и некоторые другие характерные особенности мышления: индивидуализация вещей и событий, восприятие всей совокупности свойств в неразрывном единстве с их носителем, что в негативном плане означает невозможность аналитических расчленений и унификаций по параметрам, а тем самым и каких-либо статистических квантификаций.
(Спекторский Е. Проблема социальной физики в ХУ11 столетии. Т.1: Новое мировоззрение и новая теория науки. Варшава, 1910).
Иными словами, движения тел виделись средневековому европейцу производными от заложенных в них целей к достижению наиболее гармоничных состояний.
Камень падает вниз из-за стремления к Земле (к ее центру, если Земля представлялась шарообразной), дым стремится к небесной сфере, а космические тела движутся по идеальным круговым орбитам, так как это соответствует совершенству их внутренней формы.
Все природные предметы строились в иерархию, подобную феодальной – по чинам и рангам, служили безусловными символами тех или иных пороков и добродетелей и следовали неизменным моральным установлениям. Вселенная виделась организованной таким образом, чтобы способствовать жизни человека по тем же законам социальной морали, нарушение которых влекло за собой искажение привычного порядка событий. Каждое природное событие оказывалось, таким образом, по-своему уникальным, непохожим на другие, и в целом «отношение человека к природе в средние века – это не отношение субъекта к объекту, а, скорее, нахождение самого себя во внешнем мире, восприятие космоса как субъекта» (Гуревич А.Я.).
На пути к Новому Времени.
В период позднего средневековья в исторических работах исследованы зависимости между изменениями в экономических, политических реальностях и новыми тенденциями в способах восприятия и понимания мира. В частности, показано, какую роль в становлении новых субъект-объектных отношений сыграло выдвижение на ведущие позиции в хозяйственной и политической жизни нарождающегося класса буржуазии (купцов, дельцов, ростовщиков), городов с их существенно отличным от сельских условий жизненным укладом. Более сложные, опосредованные и противоречивые социальные отношения, равно как и отношения с природой, требовали «объективного» восприятия мира.
Формировалось отношение к природным явлениям, к пространству и времени как к чему-то существующему вне зависимости от человека и его действий, как к внешним реальностям, которыми можно и нужно «овладевать». Модификации обыденного, «практического» мировосприятия не могли не сказаться на теоретических представлениях о мире. С открытиями Н.Коперника, Дж. Бруно, И. Кеплера, Г. Галилея Земля теряла статус центра Вселенной, небо превращалось в однородное пространство бесконечной глубины. Быстрое падение на землю камня, медленное падение листа, удаление от земли дыма оказывались следствиями одних и тех же естественных законов, нерушимым законам оказалось подчинено даже движение наиболее «благородных» небесных объектов и назрел вывод (И. Ньютона) о принципиальном единстве земной и небесной механики. Тем самым исчезли безусловные критерии «верха» и «низа», а убеждение в «моральном» превосходстве легких тел над тяжелыми, устремленных вверх над устремлениями вниз, небесных над земными безнадежно устаревало. Вместо космической иерархии устанавливались какая-то всемирная анархия, но анархия своеобразия – полное равенство и механическая однородность вселенной, ее безусловное подчинение вечным, всегда и везде обязательным законам, которые, в отличие от законов человеческой морали, ни при каких обстоятельствах не могут быть нарушены.
Столь резкое в историческом масштабе изменение физико-космических взглядов (связь которых с идеологическими и политическими тенденциями была достаточно прозрачной, чтобы вызвать самое энергичное сопротивление церкви и феодального государства) закономерно вело к переориентации самых фундаментальных методологических установок.
Первыми решились на бескомпромиссный разрыв со схоластической традицией философ Ф.Бэкон и естествоиспытатель Г. Галилей. Они одновременно, но с разных сторон приступили к расщеплению синтезированного Аристотелем понятия целевой причинности, к развенчанию постулатов о целях и стремлениях, а, следовательно об их субъектах, индивидуальностях, иерархиях, начав решительное утверждение казуального взгляда, доведенного до логического завершения Т.Гобсом, Е. Спинозой, Н. Ньютоном и другими крупнейшими мыслителями Нового времени.
Устранение субъекта из концептуального аппарата науки.
«Изгнание» целей и субъектов получило начало бурному развитию механики.
Труднее было избавиться от представлений о целенаправленном поведении живых организмов и тем более людей, а это привело к размежеванию единого прежде знания на различные области с подчас совершенно не согласованными между собой способами рассуждения. Но такое размежевание делало ущербной естественнонаучную картину мира. Чтобы увидеть мир подлинно однородным, лишенным каких-либо выделенных направлений и неоднородным, лишенным каких-либо выделенных направлений и иерархий, необходимо было подчинить все наблюдаемые процессы единым законам физики (механики). Отсюда возник, а точнее возродился, очень мощный и экспансионистский стиль научного мышления, который в дальнейшем обозначался терминами «механизм». «механицизм», «физицизм» и уже в нашем столетии – «физикализм». Этот стиль обычно отождествляется с установкой на редукцию всего многообразия реальности к физической, а в пределе к механической картине мира.
Такая редукционистская программа составляет вторичный пласт физикалистского мышления, следствие его исходной посылки – устранение субъекта из концептуального аппарата науки.
Это одновременно предполагало два момента. С одной стороны, формирование картины мира абсолютно независимой от исследователя, от принятых им гипотез, познавательных средств, процедур и т.д., т.е. принципиальное отторжение субъекта знания, с другой. С другой – исключение субъективных допущений по поводу исследуемой реальности, т.е. принципиальный отказ от категории субъекта отношений (взаимодействия). Поскольку же «десубъективизация» в обеих ее ипостасях – гносеологической и онтологической наиболее безболезненно и продуктивно была осуществлена в физике.Именно физика (механика) естественно превращалась в образец для прочих областей знания.
Тенденции к воссоединению научных дисциплин в рамках механистических методов.
Надежда на восстановление единства неоднократно стимулировали попытки вернуть в естествознание целевой подход. Кроме примитивных решений типа «плоской вольфовской телеологии» (Ф.Энгельс) на этом пути имелись и заметные достижения, связанные с именами Г.Лейбниц, П. Мопертюи, Л. Эйлера. Однако в целом телеология сохранила приверженность и мистическим идеям божественного промысла, между тем как казуальный подход заявлял о себе все более последовательными материалистическими трактовками.
Поэтому стержневым направлением интегративных усилий оставалась механистическая редукция. Возражая против утверждений, будто механицизм, получивший на протяжении ХУ11 – Х1Х веков все более широкое распространение, « был ничем оправдан» ( Кедров Б.М. Классификация наук. Прогноз К.Маркса о науке будущего. М., 1985). Однако следует подчеркнуть, что он не только задавал общий тон междисциплинарному сплочению, но и внес существенный вклад в становление едва ли не каждой из конкретных дисциплин.
Так, вехой на пути механистического идеала стала рефлекторная теория Р. Декарта, сыгравшая важную роль в утверждении дисциплин биологического ряда, особенно физиологии. А интерпретация Г.Гоббсом по единому образцу «законов естественных и политических и последовавшая традиция «социальной физики», «хозяйственной физики», заостренная против волюнтаризма и культа великих личностей, послужили надежной предпосылкой социальной, экономической науки, а подхваченная и развитая Б. Спинозой метафора «духовного автомата» оказалась предтечей будущей психологической науки.
«Обездушив» исследуемые реальности, идея механического редукционизма тем самым открыла возможность для единого количественного взгляда на мир, для использования методов расчленения, эксперимента и экстраполяции, без чего невозможно вообразить современную науку. Именно поэтому в ХУ11 – Х1Х веках сложилась устойчивая традиция, в рамках которой статус «научной дисциплины» та или иная область знания обретала настолько, насколько ее предмет удавалось интерпретировать без обращения к категориям, связанным с субъектами, целями и индивидуальностями. Чем далее от механики отстоял предмет, тем более многообразными оказывались его механистические трактовки.
Субъект как источники искажений в научных исследованиях, блокирующий «психологию» в реальности, с ориентацией на концептуальные схемы.
Принцип устранения субъектов последовательно пронизывал все без исключения социальные и гуманитарные дисциплины и все области в рамках этих дисциплин. В социологии и политэкономии, в логике и теории коммуникации, в юриспруденции и педагогике, теории познания, науковедени и искуствоведении к середине текущего столетия сформировались, заняв доминирующие позиции, внешне совершенно непохожие, но подчиненные объединяющей идее коцептуальные схемы. Единство идеи в том, что субъекты, индивидуальности представляются как источник искажений, который подлинно научное исследование обычно блокирует, проникая в чистую, избавленную от «психологии» реальность. Но и сама психологическая наука оказалась насквозь пропитана аналогичными схематизмами – от разделов, в которых изучались отдельные «функции» (ощущение, память, мышление и т.д.), трактуемые как инвариантные механизмы отражения, очищенные от личностных влияний, до психологии личности, что и помогло заложить фундамент строгого психологического знания.
Так, традиционная психометрия представляет конкретную личность в виде точки на пересечении неподвижных координат в многомерном пространстве – уровня тревожности, агрессивности, притязаний и т.д., определяемых специальными тестами. При этом психолог в идеале сохраняет верность «галилеевскому» мышлению; целостный предмет компонуется из отдельных от носителя свойств и объективность анализа обеспечивается растворением собственно субъекта.
(Подробное рассмотрение таких схем: Назаретян А.П. Кибернетика и интеграция наук. Об интегративных перспективах системно-кибернетического стиля мышления. Ереван, 1986.)
Человеческое измерение науки.
Суть вопроса.
В психологии и в других гуманитарных дисциплинах настолько, насколько они связаны с психологией, острее всего обнаружилась ограниченность интегральных возможностей физикализма. Это обстоятельство, вызвав мощную, часто чрезмерную методологическую оппозицию (с огульной дискредитацией всех научных принципов, имеющих какое-либо отношение к детерминизму), поставило под сомнение сам идеал единого знания, а с ним и представление о единстве мира, о преемственности между различными уровнями его развития.
Однако в этом пункте на передний план выступает следующее обстоятельство.. «Борьба за освобождение от субъекта» (М. Борн) диалектически противоречивым путем вела к рефлексии человеческой сущности науки и далее – к становлению ее подлинно «человеческого измерения» (И.Т. Фролов).
(Подобно тому как «практически естествознание посредством промышленности… подготовило человеческую эмансипацию, хотя непосредственно оно вынуждено было довершить обесчеловечение человеческих отношений» (К.Маркс, Ф. Энгельс, т. 42).
Между тем как физикализм методично, снизу вверх, осваивал все новые области знания, вовлекая их в единую орбиту науки за счет приведения к всеобщим простейшим нормативам, но при этом, все далее вытесняя нечто существенное, составляющее самое специфику высшего в сравнении с низшим, подспудно (в контексте бытия) созревал обратный процесс, предугаданный (на основе Логоса Древней Стои) молодым К. Марксом от науки о человеке – к естествознанию, а именно: «…естествознание включает в себя науку о человеке в такой же мере, в какой наука о человеке включает в себя естествознание, это будет одна наука» (К.Маркс).
http://blogs.mail.ru/mail/ovseytsev-aa/45A2DD2DEB5198E7.html
ЕДИНАЯ НАУКА В РАМКАХ ИСТОРИИ ЧЕЛОВЕЧЕСКОЙ ДЕЯТЕЛЬНОСТИ
По материалам исследования А.П. Назаретяна.
Назаретян Акоп Погосович – кандидат психологических и доктор философских наук, профессор. Член Приамурского географического общества, Общества кросс-культурных исследований (США), Российской академии естественных наук и Академии космонавтики. Автор книг «Интеллект во Вселенной: истоки, становление, перспективы»; «Агрессия, мораль и кризисы в развитии мировой культуры» и других, а также более полутораста статей по проблемам социальной и политической психологии, искусственного интеллекта, культурной антропологии, экологии, синергетике и методологии междисциплинарного синтеза.