ПРОБЛЕМЫ СОЦИОГУМАНИТАРНОГО МЫШЛЕНИЯ

Общеизвестно, что современное гуманитарное мышление опирается на словарный запас обычного разговорного языка, дополненного категориями социальных и гуманитарных наук. Все эти мыслительные средства представляют собой классификационные понятия большей или меньшей степени общности. Но это не все понятия, которыми пользуются гуманитарии. Они владеют и бесконечным множеством количественных понятий, составляющих натуральный ряд чисел. Но ни классификационные понятия, ни натуральные числа не в состоянии описывать процессы, протекающие в обществе. Для этого нужны особые парадигмы мышления, выраженные в тех или иных языковых средствах. Таким языком является язык сравнительных понятий, который на сегодняшний день в социогуманитарных науках практически не востребован, хотя и был в какой-то мере известен давно.

Новые категории мышления

Попытка создать диалектику как науку о наиболее общих законах развития природы, общества и мышления увенчалась «роковым успехом», поскольку философия завершилась постижением предельно общих отношений действительности. В результате все возможные в природе и обществе виды различий стали называть одним словом «противоположности», а все процессы в конечном итоге сводились к борьбе этих «противоположностей», многие из которых истинными противоположностями не были. Этот подход оказался глухим тупиком в развитии диалектического мышления. И Гегель был не единственным, кто попал в него сам и завел в него многие поколения философов.

Гегель исходил из правильного допущения того, что между понятиями «тождество» и «различие» как предельными абстракциями отождествления и различения находится множество отношений, которые он обобщил понятием «конкретное тождество». Но что здесь было неверным, так это определение этого понятия как «тождество противоположностей». Хотя надо признать, что подсознательно Гегель стремился вырваться из этой ловушки. Для этого он выделяет три закона диалектики: закон единства и борьбы (взаимопроникновения) противоположностей, закон отрицания отрицания и закон перехода количественных изменений в качественные. Но и они не выводят диалектическое мышление из тупика, поскольку не опираются на конкретные виды природных и социальных взаимодействий (отношений). Выходит, что на такой диалектико-логической базе, какую дает Гегель, построить какую-либо действительно научную философию попросту невозможно.

Радикально исправить ситуацию не смогли и классики марксизма, поскольку в своем диалектическом мышлении они во многом опирались на предельно широкое понятие «противоположности» и весьма не совершенные гегелевские законы. Хотя надо признать, что и К.Маркс и Ф.Энгельс тонко чувствовали природные и социальные процессы. Так, К.Маркс сумел выявить очень важное отношение, которое он использовал в своем философском учении об обществе, что позволило говорить о логике К.Маркса как о «Логике с большой буквы». Это — отношение обмена товаров, которое К.Маркс понимал правильно как взаимодействие двух пар действительных противоположностей. Так, обмен товаров представлялся ему в виде отношения меновой и потребительной стоимостей, называемых К.Марксом «противоположностями», хотя они «противоположностями» не являются. Тогда как действительными «противоположностями» в обменном процессе выступали две «меновые стоимости» и две «потребительные стоимости». Это видел и сам К.Маркс (и его коллега Ф.Энгельс), поскольку в «Капитале» записано, что «товары уходят как меновые стоимости» (одна, сходящаяся пара противоположностей ), «а приходят как потребительные стоимости» (другая, расходящаяся пара противоположностей). К сожалению, свое понимание данного процесса (суперпозицию двух пар противоположностей) они не смогли выразить в адекватных понятиях.

Сказанное позволяет представить отношение меновой и потребительной стоимостей  в виде ортогональной диспозиции — одной из предлагаемых нами «новых» парадигм социогуманитарного мышления. В ней две меновые стоимости и две потребительные стоимости, как две пары противоположностей, смещены по отношению друг к другу на четверть периода, т.е. на 90 градусов.

Рис. 1. Ортогональная диспозиция, обусловливающая круговой процесс

Это значит, что сходящаяся и расходящаяся пары противоположностей, обусловливающие энергетику социального процесса, по отношению друг к другу противоположностями не являются. Они представляют собой другую форму конкретного тождества (конкретное различие) — ортогональную диспозицию, обусловливающую многообразие природных и социальных ритмов.

Не только на природном, но и на социальном уровне: политическом, экономическом, игровом, а также и в быту — мы сталкиваемся с многообразными ритмами как обменами тех или иных ресурсов. Но это не отрицает необходимость использования в мышлении и бинарных оппозиций, четко описанных Аристотелем в его «Метафизике». Именно здесь Аристотель называет и показывает различие между понятиями «противоречащее», «противоположное» и «соотнесенное», как такими формами мысли, которые отражают объективную реальность. Но сегодня современные гуманитарии не понимают даже эти простейшие абстракции?

Так, выделяя «соотнесенное», Аристотель рассматривает его как такое отношение, о котором говорят, «что то, что оно есть, оно есть в связи с другим». Аристотель отмечает обоюдность и субстанциальное тождество соотнесенного, ибо под «большим», например, надо понимать «большее по отношению к меньшему, а под меньшим — меньшее по отношению к большему». Поэтому соотнесенные между собой стороны всегда на­ходятся вместе. Но главное заключается в том, что эти отношения касаются любых свойств и любых чисел.

Сравнивая «соотнесенное» с «противоположным», Аристотель убеждается, что по определению эти два рода противопоставления отличаются друг от друга. Так, если «соотнесенное» имеет смысл только по отношению друг к другу, то «противоположности» рассматри­ваются как избыток и недостаток относительно «промежуточного». Например «большое» и «малое» по отношению друг к другу являются соотнесенными понятиями, а по отношению к средней величине (к «промежуточному») являются противоположностями. То же относится к понятиям «богатство» и «бедность», «ум» и «глупость», «твердое» и «мягкое», а также к другим подобным бинарным оппозициям. Таким образом, стало понятным, что все познается в сравнении и не иначе как относительно той или иной строго заданной, а, значит, одинаковой для всех объективной точки зрения. Причем разобраться  в этих двух понятиях помогал «образ весов» широко применяемый мыслителями в древнем мире.

Другой древний образ — образ натягиваемого лука, давал наглядное представление об ортогональной диспозиции, раскрывающей взаимодействие не одной, а двух неразрывно связанных между собой пар противоположностей. Одна из них, сходящаяся пара, связана с концами лука, тогда как другая, расходящаяся пара, располагается на участке стрелы, заключенной между тетивой и древком лука при его натяжении. На протяжении веков этой абстракцией пользовались многие проницательные мыслители.

В Индии, например, в Упанишадах мы встречаем упоминание о «величайшем оружии мысли», которым называют практику «духовной стрельбы из лука», но о которой сегодня бытует превратное представление.

В Китае об этой абстракции говорил Лао-цзы, связывая «дао» не с бинарной оппозицией инь и ян, как принято сегодня считать, а с ортогональной диспозицией. По мнению Лао-цзы «дао напоминает натягивание лука. Когда понижается  его верхняя часть, поднимается нижняя».

В древней Греции, первооткрывателем этой мыслительной формы был Гераклит, предлагавший для осмысления обменных процессов использовать «гармонию лука и лиры». Но все эти попытки, направленные на введение в научный оборот более сложной мыслительной формы, оказались сегодня абсолютно не понятыми. Мышление современных гуманитариев отторгает эту абстракцию, показывая, тем самым, свою ущербность. Мы же вслед за древними мыслителями, а также и за К.Марксом пытаемся возродить эту абстракцию, в том числе и для осмысления социогуманитарных и экономических процессов. На этой основе выделяем четыре принципиально различающиеся формы социального обмена: две из них принудительные, а две других — свободные, ненасильственные.

Первая форма социального обмена самая примитивная — тираническая. И она же самая безнравственная, поскольку основана на личном эгоистическом интересе, на жесточайшем насилии и безжалостной эксплуатации. Она определяется тем, что продукты человеческой деятельности или любые другие стоимости передаются в обмен на сохранение жизни — самой значительной ценности для людей. Эту форму обмена можно было бы обозначить формулой: «жизнь или кошелек». Поэтому основанную на данной форме обмена систему хозяйства можно назвать архаической или криминальной экономикой.

Вторая форма меновых отношений — крепостническая —  связана с ограничением, но не с исключением насилия. Однако уже здесь лишение человека жизни считается недопустимым. Она определяет бюрократическую экономику феодального типа и основана на менее явственном (разумном) эгоизме.

Третья форма обмена — либеральная — обусловливает изменение социальных взаимодействий в противоположном направлении и дает стимул для перехода от эгоизма к альтруизму, поскольку утверждает ненасильственный, свободный и взаимовыгодный обмен. На смену силовой, авторитарной формы организации общества приходит самоорганизация, основанная на свободе, ненасилии, на взаимном личном интересе и получении прибыли.  Она характеризует рыночную экономику индустриального общества и опре­деляется формулой: «даю, чтобы и ты дал». Сущность либеральных отношений определяется свободным и всеобщим обменом результатами человеческой деятельности, приобретающими форму товара. При этом отношения личной зависимости и получение пользы одной стороной уходят в прошлое и уступают свою роль взаимопользованию.

Четвертая форма обмена — сервистическая (от английского слова service — служба) обусловливает наиболее полное единство личного и общественного интереса. Она возникает на основе отношений взаимного служения, а не взаимной борьбы. Ее особенность в том, что человек добивается своих личных целей не через господство над людьми при помощи первых двух форм обмена, и даже не посредством либеральных отношений. Он добивается успеха через служение обществу или конкретным людям. Зачатки или даже сами эти отношения мы можем увидеть, например,  в служении бизнесменов своим покупателям, политиков — в служении народу, верующих — Богу и т.д.

Гуманизируясь и плавно переходя из одной формы в другую по круговой шкале, обнаруживаем, что все четыре отношения обмена включены в другой, более глобальный ритм истории, что показано на рис. 2. Аналогией может служить суточное движение Земли вокруг своей оси и ее сезонное движение вокруг Солнца. А это значит, что парадигма Н.Коперника, лежащая в основе гелиоцентрической модели солнечной системы оказывается пригодной и для осмысления взаимосвязи локальных и глобальных социальных ритмов. Однако в социальных процессах на нее накладывается субъективный фактор, деформирующий строгую синусоидальность природных зависимостей.

Рис.2. Парадигма Н.Коперника как отражение двух взаимосвязанных ритмов

При этом первые три формы общественных отношений уже имели место в истории общества и определяли степень его социальной зрелости и его классовый состав. Это рабовладельческие, феодальные и капиталистические отношения. Что же касается четвертой, «сервистической» формы обмена, которую К.Маркс называл «коммунистической», то ее появление и повсеместное утверждение не фатально. Оно зависит от наших ожиданий, которые обусловлены знаниями законов общественного развития и доминирующим моральным воспитанием. Эта форма предусматривает безусловную ценность человеческой жизни, благополучия и свободы в глазах каждого индивида. Поэтому главное в четырех формах обмена то, что эти отношения как на товарной или валютной бирже от эпохи к эпохе определяют возрастание стоимости человеческой личности. И они же позволяют судить не только о том или ином вступающем  в отношения обмена человеке, но и о народах и даже о целых цивилизациях.

Здесь необходимо снова обратиться к идеям Карла Маркса, в учении которого раскрывается понятие «общественно-экономическая формация», во многом правильно отделяющее одни исторические периоды от других, на основе включенности одних ритмов истории в другие. Один из этих ритмов — обмен товаров как исходная «клеточка», которую К.Маркс использовал для осмысления буржуазного общества. Это действительно выдающееся открытие. Однако недостатком теории явилось то, что К.Маркс рассматривал только одну «клеточку», отражающую  сущность только одной, буржуазной ступени в развитии общества.

Вопрос о других «клеточках», обусловливающих другие ступени формационного кругового ритма остался в марксизме неразработанным. А без этого у К.Маркса не может не появиться целый ряд ошибочных выводов, например, о революциях, о диктатуре пролетариата, о коммунизме.

Что же касается вопроса о классовой борьбе, то и здесь нельзя согласиться с К.Марксом и другими мыслителями прошлого и настоящего. Поскольку с наших позиций борьба происходит не между противоположными классами той или иной формации: рабами и рабовладельцами, крепостными и феодалами, рабочими и капиталистами. Она происходит между новой (рождающейся) и старой (отмирающей) ортогональными парами противоположных классов. Это значит, что противоположные классы вовсе не враги, сходящиеся в братоубийственной войне, в результате которой один из них выходит победителем. Напротив, противоположные классы — это «дружественные» классы, которые не могут существовать друг без друга. Совместно побеждая, именно они утверждают ту или иную новую форму общественных отношений, т.е. ту или иную господствующую на данной ступени исторического развития форму обмена.

Не имея целью подробно анализировать учение К. Маркса, отметим лишь то, что отношения обмена, характерные для первобытнообщинного строя, мы не включаем в разряд общественных отношений, ибо это не социальные отношения, а родоплеменные, семейные. Поэтому социальный этап в развитии человека делится у нас не на пять как у К.Маркса, а на четыре следующих друг за другом по круговой шкале ступени, что на наш взгляд, делает анализ общества строго научным.

(По материалам Центра реального гуманизма: http://www.servicism.lg.ua/center.htm)